Если попробовать разобраться в российской поэзии XXI-го века, то можно увидеть четкую ассиметричную грань между мужской и женской ее сторонами.
Причем женская поэзия плавно перетекла из Серебряного века в век мегаполисов и планшетов – томики Ахматовой и Цветаевой трансформировались в красочные концерты Веры Полозковой или творческие вечера Даны Сидерос.
Но куда подевались преемники Маяковского, Есенина, Симонова, Бродского, наконец? Если в прошлом веке еще можно было сразить какую-нибудь курсистку цитатами Блока, то теперь современному студенту прочесть-то и нечего. Разве только, что-нибудь из творчества Касты или Нагано (что не самый плохой вариант), ну, или стишки-пирожки – уродливое воплощение изысканного хокку.
Оскар Уайльд когда-то сказал: «В прежнее время книги писали писатели, а читали читатели; теперь же читатели пишут, и не читает никто». Проведя опрос молодых людей в возрасте до 30-ти, выяснилось, что проблемы британского классика актуальны и сейчас. Тем не менее, мы попытались собрать тройку интересных современных поэтов, рожденных в новом обществе – нашем с вами.
Я не Бэтмен
город копит злобу в своей утробе.
я не Бэтмен и нифига не Робин –
у меня навалом чудесных фобий,
а вот снаряжением не богат:
я не езжу в чёрном автомобиле,
за спиною ветер не треплет крылья.
мир, в котором комиксы стали былью,
сочинил наивный дегенерат.
город копит злобу, гремит железом.
он готов кромсать, распинать и резать.
не сойти с ума и остаться трезвым –
идеал, доступный теперь не всем.
здесь не Готэм, бэби. здесь всё серьёзно.
здесь ломают спины рождённым ползать,
здесь тебе достанут кресты на звёзды
и покажут ужас во всей красе.
я не Бэтмен, мне похвалиться нечем.
я и сам раздавлен и искалечен,
затупив титановый наконечник
силы воли – главной из суперсил.
мой гранитный панцирь в песок размолот.
возвращенья в строй ожидать не скоро.
но уже тасует колоду город –
новый Джокер в Пулково взял такси.
только я не Бэтмен, я – на смех курам:
очконавт из зеркала смотрит хмуро.
мне б спасти свою дорогую шкуру,
безопасно выбраться самому.
но здесь все на всех наплевали с крыши.
закричишь «на помощь!» – никто не слышит.
и опять (без маски летучей мыши)
напряжённо вглядываюсь во тьму.
В такие вот дни стоит влюбляться
В такие вот дни стоит влюбляться,
а хочется — только спать;
нет, речь не о том, чтоб простыня покрывалась потом,
а просто — не ставить будильник, и покидать кровать
когда ты захочешь, а не когда пора на работу.
В такие вот дни не хочется знать, что есть:
возраст, ответственность, планы, время как таковое,
а просто проснуться — как просыпался в далекие шесть,
думать, что вот сегодня — я буду крутым ковбоем
где-нибудь до обеда, после пойду войска
готовить к битве с соседским мальчишкой Ваней,
настольный хоккей: чур, я — Динамо, ты — ЦСКА,
вещи небрежно разбросаны на диване;
мир черно-бел: невкусный всегдашний суп —
к черту (ух, не услышала б мама!), вместо него — конфеты!
вырвал вчера последний молочный зуб,
короче, я — взрослый теперь, и, кажется, это лето
будет почти бесконечным: осталось собрать рюкзак,
плот смастерить и научиться сплавляться по переправам...
В такие вот дни легко попадаешь впросак,
считая, что ты — бесконечней мира,
и, черт, так не хочется быть неправым!
Он рисует ее полосками
Он рисует ее полосками... черно-белыми... он привык...
Вдохновленный, как Маяковский вдохновлен был любовью к Брик.
Он напишет по-сальвадоровски, и рванет в кокаино-бар,
Жаль, достанет ее... (как звездочку в свое время «достал» Икар):
Будоража ее по-пушкински – бесконечною чистотой,
Паганиневским звоном в душу разрушая ее покой.
И входя в образ злого гения спровоцирует нервный крик:
Нарисуя ее отражение... черно-белыми... как привык.
Свежие комментарии